ХРАМ ВЛАДИМИРА СВЯЩЕННОМУЧЕНИКА

Неделя 15 по Пятидесятнице.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Подобно онемевшим фарисеям, и мы безответны перед Господом. Безответны потому, что оправдаться перед Господом для человека невозможно. «…И не входи в суд с рабом Твоим, – читаем в Псалмах, – потому что не оправдается перед Тобою ни один из живущих» (Пс.142.2). Странно, что, хорошо зная это, мы, как и фарисеи, всё пытаемся оправдаться. Всё пытаемся доказать и себе, и другим, и, кажется, Самому Богу, что существует какой-то минимум добрых дел, который мы худо-бедно, но выполняем. То есть, конечно, исполнить все заповеди нам не под силу, но вот «самую главную» – это мы можем. Остаётся только понять, какая же самая главная, и на ней сосредоточить все наши старания. Такой «математический» подход к собственной своей греховной повреждённости создаёт иллюзию достаточности тех или иных наших усилий: ещё пару недель – и я научусь, наконец, молиться не отвлекаясь; год-другой пройдёт – и, Бог даст, я смогу не осуждать ближних и не злиться на них; ещё некоторое усилие – и Царство Божие мне обеспечено.

А между тем у пути, на который мы вступили, приняв Таинство Крещения, конца нет. И не только потому, что «делами закона не оправдается пред Ним никакая плоть» (Рим.3.20), но главным образом потому, что тварь призвана достигнуть степени совершенства Творца и на меньшее Божественное Правосудие не соглашается. Да как же это, Господи? Возможно ли соответствовать неумолимому требованию Твоему: «Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф.5.38)?

Наивный, абсолютно несообразно своему общественному положению, иудейский законник радуется, когда слышит от Господа о заповеди любви к Богу: «Книжник сказал Ему: хорошо, Учитель! истину сказал Ты» (Мк.12.32). Ему, бедняге, кажется, что любить ближнего, любить Бога – легко и приятно. Он, знаток Ветхого Закона, за всю свою долгую жизнь так и не усвоил, что для обыкновенного грешного человека нет ничего труднее, мучительнее, нет ничего беспощаднее, чем любовь, которая «не ищет своего» (1.Кор.13.5). А всё потому, что слово «любовь» вызывает у этого знатока книжной премудрости, как и у большинства из нас, воспоминания о приятном, душевно-размягчённом состоянии, когда хочется делать милые глупости и всем подряд улыбаться. Почему же, спрашивается, люди всех времён и народов единодушно принимают это сладострастное состояние за любовь, очевидно забывая, что настоящая любовь – та, о которой говорит Христос, – это всегда жертва и, добавлю, жертва Крестная?

Если «весь закон и пророки» (Мф.22.40) утверждаются на чём-то легко и просто достижимом, тогда отчего, ну, не весь мир, так пусть хотя бы лучшая его половина до сего дня этой простоты не достигла? Зачем понадобилась тогда страшная Жертва, принесённая на Голгофе? Зачем проливали кровь свою, исповедуя веру в Распятого и Воскресшего, сонмы мучеников? Не для того ли, чтобы показать всем нам, чего стоит любовь?

Однако мы продолжаем жить как ни в чём не бывало, по-прежнему толкуя о том, как это славно – любить ближнего своего, как самого себя. А всё потому, что в миллион раз легче, усвоив «православную» риторику и отпустив бороду лопатой, приносить в жертву Богу «десятину с мяты, аниса и тмина» (Мф.23.23), полагая, что именно этим и измеряется количественная составляющая любви к Богу. Можно бестрепетно и спокойно оделять по воскресеньям нищего полтинником, пребывая в простодушной уверенности, что именно в этом и заключается христианский долг милосердия и именно так реализуется наша любовь к ближнему. Наконец, только что в апостольском послании мы слышали слова, от которых кровь стынет в жилах: «Ибо мы живые непрестанно предаемся на смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей» (2.Кор.4.11). Это – что, в самом деле про нас? Про нас, которые, видимо, из-за своей горячей любви к Богу не в состоянии хотя бы не опаздывать на богослужение?

Ни для чего иного, как только для того, чтобы объяснить самодовольным и слепым в своём самодовольстве фарисеям, как бесконечно далеки они от истинного понимания смысла и духа даже такой ясной вещи, как заповеди Закона, Спаситель предлагает им, в сущности, простой, особенно для изощренного в книжном знании законника, вопрос: «что вы думаете о Христе? чей Он сын?» (Мф.22.42). И «слепые вожди слепых» (Мф.15.14) не могли «отвечать Ему ни слова; и с того дня никто уже не смел спрашивать Его» (Мф.22.46). Они оставили свои вопросы о «наибольшей заповеди», потому что даже им стало понятно, что «в лукавую душу не войдёт премудрость и не будет обитать в теле, порабощённом греху» (Прем.1.4).

Может быть, этот пример смирения гордецов чему-нибудь научит и нас. Может быть, и мы поймём, что любовь – последний дар Божий и, чтобы получить его, надобно забыть о своём мнимом достоинстве «совопросника века сего» (1.Кор.1.20) и, подобно кровоточивой женщине, много претерпеть, много вынести, много пострадать и при этом не озлобиться, не потерять надежды, не отчаяться в спасении, но вновь и вновь с трепетной верой припадать к своему Богу, с доверчивой молитвой прикасаться к Его ризам, надеясь на то, что сбудется речённое Им слово: «Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас; и в тот день вы не спросите Меня ни о чем» (Ин.16.22,23). Аминь.

28 сентября 2003 г.